Я работала моделью, но быстро поняла, что это не мое. Я люблю говорить. Первый раз я появилась на большом экране в фильме ужасов «Дети кукурузы 3». Была одной из 500 детей, бегущих по полю. Зато у меня была собственная сцена смерти: меня затаскивало в землю, а я отбивалась и визжала. Но даже визг был не мой — меня переозвучили. В актерской профессии можно быть очень творческой — если режиссер разрешит. Если ты приходишь на съемочную площадку со своей идеологией и со своим эго — ты не сможешь сделать хорошее кино. Чаще всего мои роли заставляют зрителей плакать. Иногда — блевать. Но только на показе «Бедной богатой девочки» я увидела, как зрители смеются, — спустя почти 20 лет с начала моей работы в кино. Незабываемое ощущение. Танцевать в балете — как играть в театре. Я не была выдающейся балериной, но, когда выходила на сцену в образе умирающего лебедя, я была умирающим лебедем. Мне пришлось бросить балет из-за проблемы с коленями. Мне было пятнадцать. Мы с мамой удерживали дверь спальни, в которую ломился пьяный отец. Через мгновение он сделал шаг назад, схватил пистолет и трижды выстрелил в дверь. Каким-то чудом нас не задела ни одна пуля. Мама испугалась. Она достала пистолет и застрелила отца. Отец был болен, сколько я его помню, — болен алкоголизмом. И я знала его только с этой стороны. Наша семья была травмированной. Конечно, я хотела бы, чтобы того, что случилось той ночью, никогда не произошло. Но такие вещи бывают. И чем больше я говорю об этом, тем больше понимаю — не у меня одной. Когда я собралась покорять Америку (актриса выросла в пригороде Йоханнесбурга. — Esquire), купила билет и кассир протянула мне бумажку со строчкой «пункт назначения — Лос-Анджелес», я воскликнула: «Вы все напутали! Мне надо в Голливуд!» Однажды я пришла в банк, чтобы обналичить чек, выписанный в другом городе, — и именно тогда поняла, в чем смысл актерской игры. Мне пришлось устроить целый спектакль, чтобы получить свои деньги. Но отступать было некуда — иначе мне пришлось бы ночевать на улице. Когда я жила в Майами, мама прилетела навестить меня. Нам было скучно, мы увидели тату-студию… Дальнейшее — уже история. Мы вышли из студии с одинаковыми татуировками: теперь у каждой из нас на щиколотке красуется карп кои (декоративная рыба, выведенная из подвида сазана. — Esquire). Забавно, что может сотворить с тобой обычный джетлаг. Моя мама — образцовая мама. Я всегда хотела быть такой же для своих детей. С 20 до 25 лет я старалась попробовать все. Я пробовала наркотики. Я много путешествовала. Однажды уехала из дома с одним только рюкзаком и вернулась через четыре месяца. Я много чего вытворяла. Поэтому к тому моменту, как у меня появились дети, я уже была готова стать матерью. Было бы ужасно лет в 80 лежать при смерти и размышлять о том, как повернулась бы твоя жизнь, будь ты чуть смелее. Я ложусь спать в 19:45 каждый вечер. Обожаю свой режим. Моих детей не особенно увлекают фильмы, в которых я снималась. Как-то раз я включила им «Могучий Джо Янг», и они выбежали из комнаты с криками: «Где компьютерная графика?!» Когда я встречалась с каким-либо мужчиной, я всегда относилась к нашему роману так, будто мы в браке. При этом сама церемония бракосочетания меня не интересует. И если тот или иной мужчина хотел затащить меня под венец, я старалась тактично объяснить ему, почему этого не произойдет. Несколько лет назад Джексон (приемный сын Шарлиз Терон, в возрасте 7 лет объявивший о том, что ощущает себя девочкой. — Esquire) сказала мне: «Я не мальчик». Чем больше мы, взрослые, говорили о ней, используя неправильные местоимения, тем больнее ей было. Я не хочу быть мамой, которая приносит своему ребенку боль. Я одинока уже 10 лет, и вытащить меня на свидание не так уж сложно. Просто кому-то надо наконец набраться мужества.
Если вам понравился пост, пожалуйста, поделитесь им со своими друзьями:
Комментарии (1)